В апреле на церемонии вручения ежегодной театральной премии «Золотая маска» будут объявлены лучшие театральные проекты, спектакли, режиссеры и актеры минувшего сезона. И сразу в четырех номинациях — спектакль «Дюймовочка» челябинского Театра современного танца. Артистка и хореограф Татьяна Крицкая претендует на приз за лучшую женскую роль в балете — современном танце.
Челябинский Театр современного танца обустроился во дворце: несколько лет назад театру, известному далеко за пределами региона, передали здание бывшего ДК ЧЗМК в Ленинском районе. С тех пор часть помещений отремонтировали, у театра появились репетиционные залы и место для постоянных афиш, а у артистов — собственные гримерки. В качестве разминки перед танцевальными классами артисты изучают сеть замысловатых коридоров и просторных лестничных маршей. А в зале с колоннами впервые поставили новогоднюю елку.
И главное, случились новые спектакли, один из которых — «Дюймовочка».
«Дюймовочка» — это танцевальная история о том, как каждая девочка превращается в женщину. Верит в сказки, разочаровывается, устает, кричит на ребенка, радуется жизни, что-то доказывает и отстаивает свою честь, а потом находит себя и счастлива в самоценности. В театральном действии эти этапы можно угадать по метаморфозам в музыкальном настроении, языке движения. И только. Каждый эту историю проживет по-своему. Даже если зритель — мужчина.
Спектакль родился из немецких гастролей. Труппа театра была в Мюнстере на фестивале и смотрела выступление современного хореографа, канадской танцовщицы Луизы Лекавалье.
«Она легенда — легенда канадской группы под названием „Ла ла ла, хьюман степ“. Это такая трюкачка, которая с разбегу с тремя поворотами летит на партнера, вот как в фигурном катании. И они опускаются на пол, резко и мягко одновременно. И зритель вздрагивал от того, какие трюки, какую смелость она себе позволяла. Сейчас она делает сольные проекты. На гастролях в Германии мы видели ее работы. Сидели и поражались, как они телесно и внешне похожи с Татьяной Крицкой. Нельзя было не сделать нашу „Дюймовочку“. В знак восхищения перед такой великолепной танцовщицей, нашей современницей», — рассказывает Ольга Пона, художественный руководитель Театра современного танца.
Мы быстро скидываем обувь на пороге репетиционного зала. На паркете уже лежит груда блестящей то ли фольги, то ли ткани. Тонкая и изящная Татьяна Крицкая снимает плюшевые домашние сапожки, поправляет юбку с оборками. Ольга Николаевна Пона щелкает мышкой, и по залу волной идет музыка.
«Дюймовочка» — спектакль без внятной истории, как, впрочем, и все постановки Театра современного танца. Нет конкретного сюжета, последовательности событий, есть эмоции. «„Дюймовочка“ появилась потому, что мы все выросли на сказках. Нам свойственно воспитывать наших маленьких девочек как принцесс. Потом они вступают в жизнь, сталкиваются с реальностями. Уходят от иллюзий. Особенно те, кто заходит в профессию танцовщицы, понимают, что это испытания, разочарования, это травмы. Но это преодолимо. И они преодолевают, если любят свою профессию», — поясняет Ольга Пона, пока челябинская Дюймовочка находит точку, с которой начнет свой танец, складывает руки для первого движения.
За окнами репетиционного зала восхитительная пустота озера Смолино. Такой вид стоит того, чтобы любить репетиционную базу на отшибе, вдали от культурной сутолоки Челябинска. В стекла бьет утренний свет, путается в гардинах, вспыхивает бликами на полу, разбрасывает искры по блестящей ткани.
И Татьяна, эта девочка на скамеечке, как балерина в музыкальной шкатулке совершает легкие па под музыку Ференца Листа.
«„Дюймовочка“ — первый наш спектакль, поставленный на классическую музыку. Здесь пять произведений Листа. Конечно, есть другие важные элементы, шумовой трек например. И особенный фрагмент из музыкального произведения Александры Пахмутовой. Для меня эта музыка как пример очень большого эмоционального волнения. Он звучит в фильме «Три тополя на Плющихе», после разговора Дорониной и Ефремова в машине под дождем. Это символ эмоционального переживания, это стопроцентное попадание в эмоцию спектакля»,
— Ольга Пона рассказывает, а я вижу, как из куколки-Дюймовочки вдруг получается угловатый подросток. Девушка, которая пытается совладать со своим телом, почувствовать его границы.
И совершенно космический момент, когда артистка вдруг опускается на пол и начинает заворачиваться в блестящую ткань. Мелькают руки, ноги, каждое движение отточено, куски ткани словно пришиваются друг к другу нужными диагоналями. И тут случается чудо: вместо бесформенной груды ткани и танцовщицы появляется восхитительный цветок, в середине которого женщина, знающая себе цену.
— Татьяна, для вас «Дюймовочка» — личная история?
— Я бы сказала, сборная. Что-то проживаю из себя, что-то играю. Конечно, все пропускается через внутренний мир, применяется, переживается, ощущается. Например, есть часть, где я кричу на куклу, как на ребенка. Это было очень тяжело сделать. У меня сын, и когда я на него иногда ругаюсь, сразу вспоминаю эту часть танца. И останавливаюсь. Тяжело представить, что ты так сильно кричишь на ребенка. А может, это не ребенок, а я в детстве? Аллегорий много можно провести. Или это вообще какой-то внутренний принцип, который на человека давит — «ты должен, ты должен». Многие зрители говорят именно о терапевтичности «Дюймовочки», здесь есть над чем подумать.
— Что вы чувствовали, когда смотрели хореографические номера Луизы Лекавалье?
— Я видела ее записи еще студенткой. Тогда не было ютуба, такого доступного интернета. И записи ее танцев были сложно добытым счастьем. Я восхищалась ее резкостью, мощностью. Мои одногруппники говорили, что я на нее похожа, по манере движений, по энергетике. Кажется, я такая же бешеная.
— А почему вы начали танцевать?
— Любопытно, я как раз сегодня утром задавала себе этот вопрос. Спросила, прошла бы я снова этот путь, зная, как будет сложно. И безусловно, да, это мой путь, он откликается во мне. А все ошибки, сомнения в своих способностях, успех — это все составляющие моего пути, то, что делает меня счастливой.
— И это счастье — в танце?
— Я каждый день присутствую в этом счастье. Потрясающее состояние. Люди, которые меня окружают в театре, на работе, — это мой народ, мое племя, я живу этим. Спектакли, репетиции, новые хореографические идеи, совместные проекты. Когда твоя повседневная жизнь тебя наполняет — вот это счастье.
— Хореография «Дюймовочки» — отчасти и ваша. Это счастье?
— Это творчество, когда есть посыл, идея, которая вдохновляет. Вот у Ольги Николаевны появилась идея. Она задумывает — мы пробуем. И в процессе приходит что-то иное, новое. Например, эпизод с тканью задумывался иначе (на словах это объяснить сложно. — Прим. ред.). Фата иначе была запланирована. Мы пробовали раз, два, три… Потом уже добавились вентиляторы и так далее. Только успевай дрова подбрасывать в этот творческий костер.
Дюймовочка запрыгивает на небольшую ступеньку, начинают шуметь вентиляторы. Татьяна ловит юбку руками, поворачивается, отводит глаза, чуть улыбается.
— Вам классно в момент Мерилин?
— Это игра, игрушечка. Здорово пребывать в этом состоянии, но чуть-чуть. Мне говорят, что я супермилая. И мне это не очень сильно нравится. А в этом моменте я могу посмеяться над этой милостью, над собой. Не играю в эту милость, а подтруниваю над этим. Хороший опыт, мне нравится. И тоже терапевтический. Собственно, почти все наши хореографические опыты такие.
— А какие партии вам сильнее откликаются?
— Однажды Павел Глухов (столичный балетмейстер и хореограф, участник фестивалей и обладатель множества премий. — Ред.) ставил спектакль «Когда папа был маленький». И мне доверил партию ребенка. Я рисую себе усы и превращаюсь во взрослого дяденьку, который проживает свою жизнь глазами ребенка. Для меня это очень личная история получилась. Когда в конце образ взрослого растворяется и остается в руках только пиджак — слезы на моем лице настоящие. Еще мне нравится наша работа с ребятами «Антиципация», потому что они достали из меня мою жесткость. И спектакль не про милость. Мне нравится в себе эту жесткость открывать, доставать, проживать ее. Это опять же психологический опыт ценный. Кроме того, каждая партия — работа с телом. Достать из себя эмоцию, прожить ее, показать.
— В «Дюймовочке» есть такие сильные для вас эмоциональные моменты?
— Там есть моя личная импровизация, это ценно. Это тоже раскрытие себя. Каждый раз ты иначе начинаешь этот разговор, по-другому чувствуешь свое тело и раскрываешься иначе. И да, не всегда разговор от тела получается гладкий, не всегда он вообще получается, чего уж тут. И это тоже определенный опыт, жизненный инструмент.
— А в обычной жизни как этим пользуетесь, просто танцуете?
— У нас есть спектакль «Несинхронно». Он как раз о жизни танцовщиц. Вот ты дверь рукой открыл — запомнил движение, отыграл его себе, запустил процесс. Хореографом интересно быть. В автобусе едешь, он качается. Можешь взяться за поручни, а можешь напрячь бедра, ловить равновесие и стоять без опоры. Очень ценный навык — стоять без опоры. Это вроде повседневные штуки, но очень интересные.
— Звучит как приглашение в терапию.
— А так оно и есть, глубоко, но так. В нашем расписании есть практики телесные, не только классический танец. Очень многое из личной жизни переносится на паркет, в танцевальные движения, в опыт. И в обычной жизни ты не можешь этого забыть, тело реагирует. Такие штуки раскрываются в лабораториях. Например, вот сейчас к нам приехал хореограф Ярослав Францев, и мы в течение месяца будем заниматься его проектом. Там все очень необычно, на стыке науки и хореографии. Премьеру «Плюмбум» мы покажем в конце февраля.
— Номинация на «Золотую маску» что-то изменила? И изменит?
— Это было неожиданно. И очень радостно за то, что люди увидели, в них попало, зацепило, они отметили. Рада, что жюри фестиваля отозвалось наше творчество, что не впустую прошло. Порадовалась, и в обычном режиме работаем. Нужно съездить и станцевать? Станцую. А дальше как карты лягут.
