Но не поэтому режиссер Евгений Гельфонд взял в работу драму самого социального из русских драматургов. Островский, по мнению режиссера, ставит в центр внимания человека, исследует путь души сквозь испытания и соблазны к любви и вере. Этот путь и важен для Евгения Гельфонда: путь блаженных и распутников, юродивых и беспринципных, чистых и порочных. И каждая деталь нового спектакля ввинчена именно для этого.
Напомним завязку сюжета, вдруг вы не читали. В богатом, но уединенном поместье живет барин Потап Потапыч (Александр Майер) и жена его молодая, Вера Филипповна (Ксения Бойко). Женщина 15 лет замужем, носа из усадьбы не высовывает, по монастырям ездит да о бедняках печется. Душа чистая и непорочная, в отличие от мужа. Он — любитель по трактирам промотаться в компании своего племянника Константина (Константин Талан). Парень — тот еще франт, разбазаривший собственное состояние. Так что за сюртучную полу дядюшки держится крепко, охотно позволяет себя за ниточки дергать (как это играет Талан, словами не передать, вот это пластика движения!) и особливо на миллионное наследство рассчитывает. Потап Потапыч заводит речь о завещании в трезвом пока еще уме. И Костя начинает плести вокруг тетки интриги, чтобы очернить святую простоту в глазах барина и захапать состояние единолично.
Спектакль начинается еще в фойе, когда зрители знакомятся с Огуревной (Евгенией Зензиной), юморной ключницей, которая знай себе шутейки шепчет и самовар изображает на потеху хозяйке своей. А прислушаешься к болтовне ее — так истина звучит, народная и богоугодная, с хитрецой напополам и юродивыми песенками. Двумя-тремя словами старушка создает удивительный в простоте своей усадебный мирок, правила которого ведомы только ей да хозяйке богомольной. Гости — в шоке, зрители — в блаженной радости. Юродивые на гуслях играть начинают. И сразу понятно, кто тут такой неиспорченный.
Всю сцену занимает просто сколоченный деревянный помост в несколько уровней — он и гостиная, и монастырский сад (художник Елена Гаева). В конце концов, душу разворачивать — не коврами роскошными трясти. А на этом фоне и костюмы очень удачные, почти невесомые (художник Екатерина Тихонова). Легкие и уместные платья у женщин, тонкие верхние фраки у мужчин. Все светленькое, воздушное, полупрозрачное, чтобы душу ярче было видно. Особливо у Веры Филипповны.
Играют актеры от самого сердца: смеются до истерики, танцуют до противного. Если уж пугаются или в стыду, то до пота и мертвенной бледности, а бьют себя по лбу — так до красных пятен. Где-то островский текст усиливается до неимоверного. Находки гениальны — как странник Иннокентий (Александр Балицкий) и Костя по фене ботают. Или вот это невероятно смешное: «Ты поднять не сможешь чашу сию, что я испить способен». Без контекста не считывается, а в спектакле увидите, как кривляется этот странник Иннокентий, так не то что рупь серебряный, полный кошель ему отсыплете.
А спор Потапа Потаповича с кумом своим словно батл какой-то богословный? Во всем этом ужимистом фоне светленькие юродивые музыканты выглядят почти святыми. И невольно задумаешься: а кто тут и правда в трезвом уме?
У каждого артиста две роли — бытовая и музыкальная. Так душевненько они выводят на флейтах, трубах и саксофонах авторские этюды композитора Игоря Лютикова. Что-то среднее между шансоном, романсом и мелодиями Таривердиева или Рыбникова для советского кино. В какой-то момент я вдруг смотрю два спектакля: простецкую «сериальную» историю про людей и деньги и музыкальную комедию, где у каждого персонажа своя мелодия, в тактах которой целое досье зашито. Переплетаются линии не всегда гладко, зато очень красиво (за что отдельное спасибо сцене-трансформеру и художнику по свету).
Устали от лексики? Я тоже, но ничего поделать не могу, уж больно развернуто говорят на сцене Нового художественного. Ну да недолго осталось.
Ответить в финале спектакля на главные вопросы не сложно. Вас все действие к этому подталкивают, и даже слишком: слишком распутный и наглый Константин, слишком стойкая и нежная душой Вера Филипповна. А уж чем закончится, так и вовсе понятно. Певчие всех отпоют: и хороших, и плохих.
