Основатель «Манекена» Анатолий Морозов: «Другого такого театра в России нет»

Выпускник Московского авиационного института Анатолий Морозов в 1963 году приехал из столицы в Челябинск работать преподавателем на кафедре «Летательные аппараты» Челябинского политехнического института. «Ты у себя там в Москве все театры обошел, — однажды сказал ему брат Борис. — Загляни в наш СТЭМ, посмотри».

Так началась история одного из сотни студенческих театров Советского Союза, который через два года назвали «Манекен». Накануне 60-летия театра (день его рождения — 1 апреля) мы встретились со знаменитым режиссером в Челябинске, чтобы поговорить о феноменальной судьбе любительского театра ЧПИ, который он создавал.

— Анатолий Афанасьевич, что для вас театр «Манекен»?

— Театр «Манекен» — мое становление в новой профессии. Здесь и только благодаря «Манекену» я начал ставить спектакли сначала в Челябинске, а потом и в других городах Советского Союза и мира. Не было бы «Манекена» — не было бы ничего.

Больше того, узнавая, откуда я, во многих городах и странах коллеги реагировали так: «А-а! „Манекен“! Мы помним!» Я думаю, они помнят не конкретные спектакли или актерские работы, а... сам дух «Манекена». 

— Как бы вы его описали?

— Знаете, я приехал сюда ставить «Дни Савелия» и решил посмотреть спектакль «Доктор философии», который я ставил много лет назад. Рядом со мной сидели зрители, которые мне показались очень жесткими, современными... Из тех, которых в театр привели против воли. И я видел, как они постепенно включаются, теплеют. На поклоне они кричали «Браво!» — а нетеатральная публика обычно браво не кричит. 

Я, признаться, хотел предложить закрыть этот спектакль, слишком давно идет. Но я смотрел — и не узнавал. Моя жена Виктория так и сказала: «Я не узнаю спектакль». А ведь я этой пьесы насмотрелся, ее часто ставят, и она везде вымученная. А в «Манекене» — звучит. Потому что спектакль рассказывает о сегодняшнем дне. 

Что сегодня, оказывается, главное? Не твои царапания, достижения, дипломы, а... вот этот малыш в коляске. Его будущее, его жизнь. И это чувство вдруг становится вот тут комком. И ладно бы только у меня.

Думаю, в «Манекене» какой-то особый дух и стиль театра. Возможно, не совершенная с точки зрения профессионального ремесла игра, но качественно иное существование актера.

Иллюстрация к книге Григория Служителя «Дни Савелия»

— Как вы решили ставить здесь «Дни Савелия»? Почему именно этот спектакль?

— Мой друг композитор Григорий Гоберник предложил мне книгу (Григорий Служитель, «Дни Савелия», 2019. — Ред.): посмотри, мол, интересно. Я начал читать, но не зацепило. Открыл второй раз — и вдруг... Я подумал: не сделать ли инсценировку? Но даже тогда не предполагал, что буду ставить здесь, в Челябинске. Думал предложить театру «На Литейном», где работает мой сын Сережа (Сергей Морозов — главный режиссер театра «На Литейном». — Ред.).

И тут звонит Березин (Александр Березин — директор и актер театра «Манекен». — Ред.): «Приедете на 60-летие?» Тут я и подумал: «А не поставить ли мне в „Манекене“?» 

Я вдруг увидел, что любое событие книги «Дни Савелия» — это история, ну если не в точности, то очень близко похожая на историю из моей жизни. Для меня это исповедь о прожитой жизни, неважно сколько прожито, 18 или 50 лет. Жизнь впереди будет разная. И она непрямая, эта дорога, колдобистая. 

Еще для меня этот спектакль — возможность поклониться людям, с кем я начинал в 1960-х, кто 25 лет был со мной. Многие ушли из жизни. Я хочу сказать им: «Ребята, вы со мной». И второе: это попытка сказать спасибо тем, кто сохранил театр. Я считаю, что здесь потрясающая роль Юрия Бобкова и Александр Березина. Это потрясающий тандем, благодаря которому в театре осталась и уцелела атмосфера дружелюбия.

— Это студийный дух?

— Я бы сказал, это профессиональная студийность. Я бы не стал равнять «Манекен» со школьным или студенческим театром. 

Я полагал, это мое субъективное мнение, но композитор Григорий Гоберник, который приехал со мной, сказал: «Я только могу развести руками. Здесь существует что-то такое, чего я не видел ни в одном театре в Питере и в Москве». 

— Что вам особо дорого в истории «Манекена»?

— Есть особенно дорогие для меня впечатления. 

Как один человек после спектакля в Новосибирске сказал: «Вы знаете, после вашего спектакля я написал другу, с которым полгода не разговаривал». Другая женщина рассказывала, как вышла из театра и впервые за много лет почувствовала желание посмотреть в небо. Как один из моих друзей пригласил на спектакль родителей, которые вообще-то театр и не очень любят. И отец... 

Когда закончился спектакль, он долго сидел один в темном зале и не мог встать. Его потеряли, спрашивают: «Где ты был?» А он: «Да что там. Жизнь прошла...» — и махнул рукой. Обжигающие вещи.

Как Александр Володин отдал нам «Две стрелы», которые в Советском Союзе никто не мог поставить, даже в Москве, даже Табаков. Как Чингиз Айтматов в новостях по центральному телевидению сказал, какое это событие — наш спектакль «Белый пароход». 

Как «Белый пароход» мы играли на закрытии фестиваля во Вроцлаве, три спектакля подряд при переполненных залах. И когда в финале герой, мальчик, уходил по лестнице в зал — весь балкон приподнимался и в полной тишине смотрел. И в оглушительной тишине спектакль заканчивался. И тишина стояла несколько длинных мгновений, а потом был не просто взрыв аплодисментов, а... какой-то ор. Люди ринулись на сцену...

— Обнимать актеров?

— Да, и на плечах актрисы, исполнительницы роли мальчика, висели и рыдали. Я смотрел и не понимал. 

Как однажды в Челябинск приехал Театр на Малой Бронной и актриса Ольга Яковлева попросила: «Можно, мы посмотрим у вас спектакль?»  

Я думал, ну придет пять-шесть человек. А приехали два автобуса, человек 40! Они же не знали, что у нас подвальчик. Я вышел в зал: «Дорогие друзья, вот такая история, уж простите. Мы по этим билетам сыграем для вас бесплатно в воскресенье». Наши зрители все поняли и освободили зал. На этом спектакле был полный зал актеров Театра на Малой Бронной. Мы играли «Мою жизнь» по Чехову.

Вот это на одной студийности не вытащить... Тут что-то другое. Я думаю, мы говорили искренне те вещи, которые в то время нас по-настоящему волновали. И говорили профессионально. 

— Что вы думали о будущем «Манекена», пока он не был профессиональным?

— Ничего не думал. Хотя нет, я считал, что студенческий театр — гиблое дело. «Манекен» был обречен. И даже в подвальчике. Можно умиляться, сколько угодно, но он бы закончился там. Потребовалось другое пространство. 

— Вам знакомы подобные истории?

— Нет. Я считаю опыт «Манекена» уникальным. Мы становились профессиональным театром от колдобин и пощечин. Для меня тот «Манекен» — профессиональный образец, к которому нужно стремиться сегодня. Я много ездил, много ставил — но чтобы такой путь пройти, другого театра не знаю.  

Знаете, мы в «Манекене» очень рано поняли, что все эти студенческие миниатюры про жизнь студентов никому не нужны. Это не наш мир. А что нужно? Что? Социальные миниатюры, миниатюры-ребусы. Говорить с современниками об их жизни. Нашими авторами были Евгений Вишневский и Вадим Суховерхов. 

Хотите пример? Выходит на сцену человек и говорит: «А что я мог сделать один?» Выходит другой: «Подожди, а что я мог сделать один?» Третий: «Так, постойте, а я что мог сделать один?» И вот на сцене уже толпа, которая хором скандирует: «А что я мог сделать один?» Зрители были ошеломлены.

Эта миниатюра не такая простая, как может показаться на первый взгляд. С одной стороны, мы можем объединиться и делать доброе дело, а с другой стороны — объединившись, можем растоптать всех каблуками.