С начала Великой Отечественной войны Челябинск увидел десятки тысяч эвакуированных. Сюда везли женщин, детей и целые предприятия. Кто-то останавливался здесь, кто-то на поездах следовал дальше, взглянув на город лишь с вокзала. Мы собрали заметки эвакуированных о Челябинске, которые люди делали в своих дневниках и письмах.

В августе 1941-го через область шли военные эшелоны. Лейтенанта и участника военной операции «Марс» Владимира Кожевина призвали на войну, когда парню было всего 18 лет. Из Киева его направили в Сталинск (ныне Новокузнецк) в пехотное училище. До конечного пункта он ехал через Челябинскую область. В своих дневниках Владимир писал, что Уралом он любовался — ехал в открытом товарном вагоне и наблюдал «чудные виды с лесами, горами и выветрившимся известняком». Поздно вечером 22 августа поезд прибыл в Челябинск.

«Ходил по городу около вокзала. В основном одноэтажные и даже деревянные дома. Улицы плохо вымощены. Обедали опять на вокзале и даже ели мороженое. Денег у нас с Вовой осталось очень мало. Обед на вокзале был очень хороший и вкусный, пожалуй, я такого не ел за все время моего путешествия из Киева. Днем выехали дальше», — напишет Владимир небольшую заметку о Привокзальной площади.

Участник войны (а позже — кандидат физико-математических наук и заслуженный работник культуры РСФСР) Арсений Державин Челябинск в своих дневниках называет сердцем Урала. Мужчина пишет, что по Уралу «хорошо проезжать с экскурсией, полазить по горам, обросшим сосновым лесом, переночевать где-либо в небольшом горном поселке и вернуться в родной город веселым и бодрым». Сам город показался ему похожим на столицу.

«Челябинск. Областной город. Чем-то местами напоминает Москву. Много магазинов. Большие каменные дома. Тракторный завод всесоюзного значения. Кино и театры. Вчера были с Ниной в кино. Смотрели боевой киносборник № 3. Сидел в кино, как в какой-то знакомой стихии, временами сердце вздрагивало при воспоминании о своем положении. Казалось, кончится кино, мы пойдем по знакомым улицам мимо Блонье и парка к домику по улице Красина. Увы, это только могло казаться. Противная действительность сразу овладевала мной… Ходил по центральному универмагу, осматривал его богатые отделы, ткани, детские игрушки, звук патефона, блестящие витрины — все это так далеко от войны, так напоминает мирные смоленские дни. Вечереет. Сейчас семь часов по челябинскому времени. Через стеклянную дверь балкона вижу многоэтажные белые здания, заводские трубы, деревья с желто-зелеными листьями и серые неприглядные улицы. Совсем недавно шел снег. Неожиданный и сильный. Мы все как раз шли по каким-то пустырям. Сразу почувствовалась чужая природа, север», — писал Арсений Державин 24 сентября 1941 года.

Писательница Мариэтта Шагинян тоже посвятила страницу дневника Челябинску. В июне 1942 года она писала, что «область выделяется лиственными лесами и равнинами, теплом и мягким воздухом»:

«Появляется в дыму заводов Челябинск, но еще до него слева — светлая узкая лента красивой речки Миасс. В силуэте города самое яркое виденье — черного многотрубного „Чегрэса“, слева, не доезжая до города, — большая мельница со своим городком и сосновым парком, справа — цинковый завод. Челябинск резко делится на старую и новую части. Старая — провинциальные крепкие деревянные домики с садами, новая — огромные постройки… Масса зелени, улицы широки, асфальтированы, таких улиц в Свердловске нет».

Художник-иллюстратор Владимир Голицын писал, что Челябинск активно обсуждали в Москве: «В трамвае-метро только и слышишь разговоры про эвакуацию. „Я вам говорю, что Челябинск прелестный город“». «Бьющим ключом» Челябинск называла и медсестра Ирина Дажина.

Однако встречались и менее хвалебные отзывы о городе. Инспектор Далматовского лесничества Клавдий Попов писал о слухах, что «в Челябинске жизнь эвакуированных проходит в очередях», голоде и холоде, а про войну все замалчивают. О голоде писала и переводчица Софья Островская. По ее словам, в Челябинске в 42-м году стоял «голод форменный», хуже, чем в Ленинграде: «По карточкам, кроме хлеба, ничего не выдают, и люди, даже крупные работники крупных эвакуированных предприятий, живут в подвалах и в землянках и проклинают день своего отъезда из несчастного Ленинграда». Еще один переводчик, Леонид Тимофеев, писал в воспоминаниях: «Говорят о росте антисемитизма — рассказывали, что в Челябинске в школах бьют мальчиков-евреев и даже в пионерских лагерях, о сценах в очередях и тому подобное». А начальник цеха Челябинского завода № 200 Савелий Шулькин писал, что в городе не ходит общественный транспорт, поэтому рабочие добирались до завода пешком.

«Жена Василия работает в Челябинске в столовой, а Галя на заводе. Благодаря этому Галя пишет, что живут хорошо, всего хватает. Но вообще, в Челябинске, по-видимому, жить тяжело, Галя пишет, что рабочим норма на месяц кондитерских изделий 300 граммов и жиров тоже 300 граммов. Об остальных продуктах ничего не пишет. Говорят, там в Челябинске чувствуется острый недостаток обуви и одежды. Мужские ботинки стоят около 2000 рублей, нижняя мужская рубашка 400 рублей», — писал рабочий завода имени В. М. Молотова и блокадник Иван Фирсенков.

Не понравился Челябинск и эвакуированному 12-летнему школьнику Анатолию Василивицкому, но не из-за облика города, а из-за местных детей:

«Кратко опишу положение: я в Челябинске. Учусь в 5 классе. Класс не дружный. Не то что в Москве. Опишу класс: ребята нехорошие. Девочки тоже. Здешние ребята почти все плохо учатся. И играют в карты и орлянку. Например, Ботов проиграл Грохоту 40 рублей в очко. Во дворе ребята хорошие — приезжие. Почти каждый день деремся с соседним двором. Мы их всегда гнали. Но вчера они нас победили без боя. Нас было мало. Отобрали палки и ушли».

А стрелок Георгий Головин напишет 10 ноября 1943 года, что Челябинск — большой промышленный город на склонах Седого Урала: «Это не город, а кузница своего рода, где куются кадры, куется техника, вооружение, здесь куется победа над врагом. Ни суровая зима, ни хмурое лето, ничто не останавливало челябинцев, чтобы быть достойными „кузнецами“ Великой Победы».