Признание публикой и сказочные изменения в жизни случились всего четыре года назад. А до той поры Сальников зарабатывал самым бросовым литературным трудом: писал дурацкие технические спецификации неких деталей некоего механизма для какого-то сайта, которые (спецификации) сам и выдумывал. И дальше бы так и пробивался, если бы не цепь непонятных счастливых случайностей.
Мы поговорили с Алексеем о том, как он все эти годы писал книжки в никуда и почему все сложилось как сложилось.
Я был алчный до внимания мальчик
— Алексей, у вас когда-нибудь была такая мысль: «Я вырасту и стану писателем»?
— Конечно. Сразу, с детства. Моя первая учительница Ирина Анатольевна, которая приехала по распределению в наш поселок Горноуральский под Нижним Тагилом, была знакома с Крапивиным, это бы ее кумир. Как только научила нас читать, она раздала нам его повести. Это были толстые увлекательные книги с отважными героями, мы с одноклассниками ими обменивались.
Точно помню, что мне досталась «Та сторона, где ветер». И я подумал: может, я тоже так же могу? Мне было лет семь-восемь.
Написал стихотворение и отправил его в журнал «Пионер». И ждал ответа. Хорошо помню первое желание опубликовать, напечатать! Долго ждал, но мне никто ничего не ответил.
— Сильно огорчился?
— Да. И стал писать боевую фантастику.
— В пятом классе?
— В каком пятом? Во втором! Тогда этих сюжетов очень не хватало в детской литературе. Если бы мою повесть напечатали — это был бы хит, уверяю вас: там много стрельбы и хеппи-энд.
— Многие дети начинают писать романы в этом возрасте и заканчивают на третьей странице.
— Нет, я закончил. В семь лет исписать двенадцать страниц тетради — не проблема.
— Кто-нибудь оценивал ваши литературные опыты тех лет?
— Учителя прикалывались. Я был очень целеустремленный и алчный до внимания мальчик. Помню, как таскался в гости к моей учительнице Ирине Анатольевне — она с другими выпускницами педагогического жила в комнатке в общежитии по соседству. Приходил с тетрадкой, пил чай, а девушки читали мои романы и очень веселились.
Я продолжал писать боевую фантастику класса до пятого. Не знаю, почему, видимо, кровищи не хватало в жизни. Но потом открыли видеосалоны, и жажда насилия была удовлетворена. Нам было лет по 10—11.
— И ведь пускали детей на любые сеансы.
— Конечно. Мы пошли на мультфильм, а попали на итальянский эротический фильм. Точнее, порнографический. Эротические сцены были исполнены комизма.
— Как вы это могли оценить в десять лет?
— Ну, нам, пацанам, как-то было смешно. Но вот после фильма «Инопланетянин» вытирали слезы даже отпетые хулиганы. Не говорю уже о «Терминаторе-2». Тут уже стали переводить фантастику — книги. Помню первую часть «Властелина колец» — она тогда называлась «Содружество кольца». В бумажной обложке, в книжном магазине. Еще подумал: какая ерунда. Открыл эпиграф, точно не помню: «Три кольца... Одно наденет Владыка на черном троне в стране по имени Мордор, где распростерся мрак». Что-то такое. Заворожило сразу.
— Вероятно, вы жадно читали все детские годы.
— Конечно. Были такие открытия, как Георгий Садовников — «Продавец приключений». «Час быка» Ивана Ефремова в начальной школе мы все прочитали. Конечно, «Гиперболоид инженера Гарина».
— Понимали, о чем?
— Что мы понимали, не помню, но было очень интересно. Нас очень веселило слово «Проститутки». Нам казалось, что это верх чего-то запретного. Но я писал фантастику все время.
— Чья оценка была важна для вас тогда?
— Учителей литературы. Я приносил почитать, да у нас многие в классе увлекались сочинением историй. Однажды учительница спросила: «Кем ты вообще хочешь быть?» Я ответил: «Писателем». Она сказала: «Надо ставить перед собой реальные цели». Это классе в пятом.
— Хорошо, это все детские мечты. А в старшей школе?
— То же самое, я не менял цель. Но было совершенно непонятно, как это сделать. Пропасть лежит между твоим желанием и пониманием, как это осуществить.
Мама уломала меня на реальную профессию: на механизатора сельского хозяйства
— Там, в этой пропасти, еще лежат родители, которые говорят: «Дорогой друг, надо реальную профессию, например инженер».
— Именно так. Мама меня уломала на реальную профессию, а именно — на механизатора сельского хозяйства.
— Вы закончили профессиональное училище?
— Я и не начинал. У меня в этом возрасте начался острый период подросткового бунта.
— Запоздало как-то.
— Да, я развивался чуть медленнее ровесников. На механизатора я не пошел, устроился работать в котельную. Оператором.
— Кочегаром было бы романтичней.
— Зато со своей спецификой. Котельная была аварийная, все трубы старые, от изношенности они прогорали, вода вытекала, и нашей задачей было, пока газ «не надуло» и никакая искра не проскочила, успеть погасить все это дело. Перекрыть воду, газ, дождаться ремонтной бригады.
И бывало очень романтично: осень, ждешь сварщиков, поджигаешь факел, кладешь его у ног для тепла и читаешь в свете пламени... Очень милая картинка. Мы гасили котел по три раза на неделе.
— Как вы представляли дальнейшую жизнь?
— Очень просто. Думал, что так и буду работать в котельной. Но при этом, удивительная вещь, я не забросил идею писать и очень много читал.
Потом меня назначили бригадиром, и я понял почему: котельная — аварийная, с ней стопудово что-то случится, а я, как самый молодой, сяду. Иначе зачем им было назначать начальником пацана, которому и двадцати нет?
Уволился и стал автослесарем. Думал, буду работать на простых работах и писать.
— Свои труды отправляли в редакции?
— Да, у меня был план: опубликоваться в пригородной газете Горноуральского. Потом в Тагильской городской газете. Потом в «Уральском рабочем». Потом в журнале «Урал» и так дойти до столицы.
— Определенная логика в этом есть.
— Конечно. Так лет до 80 я жизнь свою распланировал.
— Но что-то пошло не так.
— Да, я познакомился с Евгением Туренко, это наш нижнетагильский поэт. Он преподавал МХК в строительном колледже, где учился мой друг. Другу задали написать стихи, я ему предложил свои. Евгению Туренко понравилась пара строчек.
Так я стал одним из начинающих поэтов и писателей, которые вокруг Туренко клубились в студии «Ступени» — была такая знаменитая тагильская история. И вот тогда жизнь моя покатилась под откос. Я решил плотно заняться литературой.
— Внезапно.
Вопрос чистой любви к сюжету
— Алексей, чем вы зарабатывали все это время, кем работали?
— Да простым работягой. Стихи и прозу так придумывать легче, чем если работать журналистом, не дай бог.
— Давайте я так спрошу: литература — труд, который вам не приносил денег. Тогда как вы...
— Это приятный труд. Не мешки таскать. Приходит момент — и ты понимаешь, что надо писать. Сидишь и пишешь. Все. Недавно узнал, что до сих пор есть творческие командировки писателей в Переделкино! Какая чушь. Какая разница, где писать.
На встречу с Алексеем Сальниковым пришли его фанаты и поклонники
— Не думаешь ни про деньги, ни про публикацию, ни про читателей?
— По большому счету да. Идея приходит — пишешь. Это вопрос не денег, а чистой любви к сюжету. И вот однажды я понял: мне 35 лет, а я ничего крупного не закончил. Так не пойдет.
Стал писать повесть «Отдел» с мыслью: вот закончу и накачу коньяка, который от Нового года остался. Поставил точку — и пошел спать. Даже холодильник не стал открывать, чтобы собаку не будить.
— Настолько устал?
— Настолько главное случилось. Не требовался дополнительный праздник. Вот тут точка, всё. С «Петровыми» так же было.
...И они все, как зомби, начинают превращаться в детей
— У вас бывает чувство растерянности, когда вы в книжном, и на полках огромное количество книг, которые кто-то писал, страдал... и никто никогда не прочитает?
— Есть, есть. Именно так: господи, как жалко, что нельзя все это укомплектовать и прочитать разом. Но читателей много, вкус у всех разный.
— Где тут фокус? Почему одни писатели становятся известными и любимыми, а о других так никто и не узнает никогда?
— Не могу это объяснить. Если бы умел — вел бы литературные курсы «Как стать знаменитым писателем». Это просто везение. Повезло, что такой замысел пришел в голову, такие детали придумались, твой взгляд на жизнь кому-то интересен.
— Пишешь и не думаешь, как заинтересовать?
— Нет, конечно! Нормальный писатель, по-моему, пишет для себя и про себя. Поэтому мне просто повезло. Я понятия не имею, как достичь результата.
— Первую книгу вы издали за свои деньги?
— Частично. 25 тысяч рублей мы заплатили издательству Уральского университета за 500 экземпляров первого романа «Нижний Тагил». Это было в 2011 году. Нам домой весь тираж и отгрузили. В книжный «Тагил» не взяли: «Мы не берем неизвестных уральских авторов, и тут много мата». У нас до сих пор эти коробки дома хранятся, они уже вполне букинистического вида. Недавно заказывали шкаф-купе, одно из отделений оставили специально для «Тагила».
Сейчас понимаю, что там поток сознания и перебор с художественными средствами. Но идея прикольная: люди ночью приезжают в Нижний Тагил, одного из них кусает ребенок, и они все, как зомби, начинают превращаться в детей.
Соседи удивились: а-а, так ты писатель, оказывается!
— В какой момент литературное творчество позволило вам не работать больше никем?
— Года четыре назад.
— Это был праздник?
— Конечно.
— Помните этот день?
— Нет. Просто... в какой-то момент пошли деньги на карточку, и я понял: о классно! Могу больше не фрилансить на бирже контента и не писать тексты по заданию журналистов. Я составлял спецификации каких-то сложных деталей, которые я на сто процентов выдумал, потому что от меня требовали уникальности контента. Там все было выдумано от балды.
Наступил день, когда эту ерунду можно не писать. Когда узнал, сколько на самом деле платят в глянце, обалдел, конечно. За рассказ или небольшую статью, например, — 25 тысяч рублей.
— Вы писали, не зная, сколько вам заплатят?
— Ну да. Я особо не интересуюсь. Сейчас приходят откуда-то суммы, даже не понимаю, кто и за что. Удивительно — я же не изменился. Я тот же самый и пишу, как писал всегда. Просто теперь мне платят и просят тексты. Забавная штука — слава.
— А реакция читателей вас удивила?
— Эта история постепенно нарастала. Я не просыпался знаменитым. Соседи удивились: а-а, так ты писатель, оказывается!
— Сейчас у авторов множество открытых площадок для публикации — это на пользу литературному процессу?
— Конечно. Сейчас литература и литературная речь живет еще более естественной жизнью, чем до этого. И дарвинизм мы наблюдаем в еще более жестоком варианте, чем в Советском Союзе. Шанс быть замеченным у любого автора выше, но и конкуренция жестче.
Смешную книгу словом «Плаха» не назовут
— Я все же задам этот вопрос от всех родителей: как научить ребенка любить читать?
— Не знаю. Я читал просто потому, что читал. Я думаю, что очень важно, чтобы нужная книжка попала ребенку в руки. Это называется «повезло». Чтобы он прочитал и подумал: ух ты! а вдруг есть еще что-нибудь такое же? И начал искать. Все, это на всю жизнь.
— Что вы читаете сейчас?
— Я вас удивлю. Искандера. Впервые в жизни, клянусь. Еще в юности я запомнил, что есть писатель Искандер, он очень веселый. И тут листаю Ozon и смотрю: о! Чингиз Айтматов, «Плаха». Это он, я про него слышал, это тот смешной писатель. Заказал. Пришла книга. Конечно, у меня было подозрение, что смешные книги словом «Плаха» не называются. Я начал читать и все ждал, когда будет смешно. И как-то не дождался.
— Вы не могли не знать Айтматова и не могли не знать Искандера.
— Вот поверьте, я искренне признаюсь. И недавно увидел на книжной полке: ну Искандер же точно! Начал читать первую страницу — Оно! Я сейчас в предвкушении, сколько у меня еще книг Искандера впереди. Чудо какое-то.
