22 июня, спустя 80 лет с начала Великой Отечественной войны, профессиональные историки, философы, лингвисты, реконструкторы, представители военно-исторических клубов, сотрудники архивов, экскурсоводы собрались в Историческом музее Южного Урала на круглый стол, чтобы обсудить как никогда животрепещущий вопрос: что помнит и понимает о войне современное поколение.
В советское время сформировался плакатный образ войны, который точно соответствовал нерушимой идеологии государства. В 1990-е открылось такое количество неизвестных фактов, опровергающих плакатные представления, что скрепы заскрипели и погнулись. Красивый победный образ был смят и ушел в историю вместе с остальными ура-призывами времен СССР.
Призывная комиссия. 1930-е годы. Из фондов Государственного исторического музея Южного Урала
Выросло и стало взрослым поколение, для которого не написали канонических учебников по истории. Отношение к войне эти дети сформировали самостоятельно, как и их родители, обнаружившие, каким количеством мифов обросла реальная история. Теперь эти дети родили своих детей, которым и спросить некого о той великой войне. Что происходит в сознании современного поколения? Что для них Великая Отечественная война, вокруг которой сейчас наращивается новый патриотизм?
Идея обсудить в научном сообществе эту тему принадлежит сотрудникам Исторического музея, которые ежегодно устраивают выставки ко Дню Победы.
Александр Лымарев, заместитель директора Исторического музея Южного Урала
«Судя по общению с теми, кто приходит на выставку, что-то мы не дорабатываем, коллеги. Странные представления о войне у многих наших гостей. Приходилось слышать и такое: вот если бы Германия победила, мы бы жили благополучно и классно. Мы решили, что такую важную тему нужно обсудить с теми, кто профессионально занимается изучением истории и массового сознания»,— так обосновал тему заместитель директора Исторического музея по научной работе Александр Лымарев, открывая дискуссию.
Мы выбрали и представляем вашему вниманию самые яркие моменты обсуждения.
Спойлер: ученые доказали, что коммуникативная память живет именно 80 лет.
Образ войны формируют производители компьютерных игр
Екатерина Прилукова, доктор философских наук, профессор ЮУрГУ
Что такое война в восприятии молодых? Это игра. Временные рамки есть? Есть. Эмоциональный накал есть? Есть. Но самое главное — у игры есть конец и роль всегда можно поменять. По моему опыту, студенты, которые знают фактический материал и готовы осмысливать новый, — единичные феномены. Большая часть воспринимает всё на уровне даже не «Инстаграма», а картинки из «ТикТока».
Профессор Екатерина Прилукова считает, что молодые люди принимают войну за интересную игру
Буквально на прошлой неделе принимаю экзамен. Происходит у нас такой диалог:
— В какие годы проходили события Второй мировой войны, фрагментом которой была Великая Отечественная война?
Ответ:
— Началась война в 1942 году, а закончилась примерно в апреле 1945 года.
Думаю, ну разволновался человек, бывает. Уточняю:
— А День Победы когда мы празднуем?
— Ну это же мы празднуем, и всё, — отвечает девушка.
Это не только влияние информационного пространства, но и еще игровой компонент. Мы заигрались.
Удивительно мне другое. Пятилетняя внучка моей коллеги собралась на День Победы, примерила форму медсестры. Моя коллега попросила маму этой девочки, свою дочь: «Пожалуйста, не давай ей сейчас встретиться с другими детьми, чтобы это мероприятие не развивалось по сюжету детской игры. Дай ей возможность самой подойти к Вечному огню, пусть положит цветы в одиночестве». Но такая рекомендация, согласитесь, — исключение из правил.
Мы заигрались. И на этом фоне всё дальше и дальше развивается когнитивный диссонанс. Если это игра, значит всё можно переиграть.
А то, что война — это трагедия, причем парадоксальная трагедия, когда смерть одних во имя жизни других, — об этом уже никто и не задумывается. В профессиональном сообществе эта тема обсуждается. Но, увы, профессионализм сегодня тоже становится дефицитом.
Челябинская танковая бригада. Читают письмо земляков. 1944 год. Из фондов Государственного исторического музея Южного Урала
Георгий Квятковский, кандидат социологических наук, доцент кафедры философии ЮУрГУ
Мне легче: я не историк, философ. Я работаю не с теми, кто должен учить и знать, а с теми, кто уже знает. Я могу сказать следующее: мотивы студентов, которые оказываются хоть как-нибудь заинтересованы что-то узнать о войне (а таких всего полпроцента) — экзистенциального свойства. Они интересуются военной темой от бедности переживаний в собственной жизни. Если бы их собственнная жизнь была наполнена эмоциями и впечатлениями, и эти полпроцента бы не набралось.
Сергей Кусков, кандидат исторических наук, ведущий археограф Государственного архива Челябинской области
Поколение фронтовиков, тех, кто видел войну, уже не оказывает ни информационного, ни психологического воздействия на новые поколения. Уходят фронтовики.
И сейчас образ войны формируют не образование, не активисты, не родители, а средства массовой культуры. Главным образом, коммерческой культуры. Игру создает коммерческая фирма, а не военно-историческое общество. То же касается и производства фильмов. Их задача — заработать. Поэтому эффект закономерен.
Игорь Ковшов, кандидат исторических наук, доцент Уральского филиала Финансового университета
Время сжимается. Для новых поколений Великая Отечественная война — что-то близкое к войне 1812 года. Поделюсь своим педагогическим опытом. Большинство молодых людей, процентов восемьдесят, черпают информацию о войне не из семейных архивов. Это средства массовой информации в самом широком смысле. Студенты начинают копаться в теме, когда надо реферат написать. Порядка тридцати процентов студентов представления не имеют о своих воевавших родственниках. Они не знают ни-че-го. Это те, кому сейчас 17, 18, 19 лет. Ничего не знают, потому что ничего не знают их родители — поколение, которое выросло в 1980—1990-е годы.
У нас больше не будет монополии на истину
Игорь Сибиряков, доктор исторических наук, профессор ЮУрГУ
Я обратил бы внимание на плакат, перед которым мы находимся. Фотография — замечательная. Она отражает специфику восприятия войны советского общества много лет назад.
Солдаты. 1941 год. Фото Н. Боде. Из архива Государственного исторического музея Южного Урала
Одно лицо крупным планом, оно главное. А вот в нижнем правом углу, посмотрите, там тоже лица! Они невидимые, незаметные, негероические. Лица второго плана. Они тоже люди, тоже солдаты, тоже идут на смерть.
Эту менее героическую войну тоже надо изучать. А просчеты, потери? Отступления? Должны мы об этом говорить? Как мы должны говорить об этом? В какой аудитории? Какие слова подбирать? Это первое.
Наше общество раздробилось, и каждая группа требует особого подхода.
Я был бы очень осторожен в выборе каких-то универсальных конструкций, с помощью которых мы можем убедить всех в своей правоте.
Каждого надо убеждать индивидуально. Это трудная, тяжелая работа, но только такой путь будет эффективным.
Профессор Игорь Сибиряков считает, что нужно доказывать и неудачи, и просчеты, и победы
Второе. Мы с вами недооцениваем силу информационных потоков, в которых мы оказались.
У нас с вами советская уверенность в том, что если мы эти информационные потоки перекроем, если остается один-единственный правильный — мы победим! Но мир изменился. Мы не перекроем все потоки.
Нам надо привыкать к тому, что у нас не будет монополии на истину в том виде, в котором она была 20—30—40 лет назад. Нам всегда надо что-то доказывать. Доказывать очевидные вещи, обосновывать причины побед и неудач, анализировать — это нормальное состояние информационного общества.
Я бы не возлагал больших надежд на государство. Если государство организует пропаганду результатов Второй мировой войны так же блестяще, как информационную поддержку прививочной кампании, результаты будут такими же. Люди не могу принять ложь, которая исходит даже от самых высших государственных структур. Они могут чего-то не знать, они не самые образованные, но они чувствуют, когда из них пытаются сделать лохов. И они этого не хотят.
Извещение о гибели и фотографии старшего лейтенанта И. Г. Россовского. Конец 1930-х — 1942 годы. Из коллекции ВИК «Дивизион»
Не ждите быстрого решения проблемы — одно мероприятие, два мероприятия, серия, акция, давайте объявим Год побед — что изменится? Нужен системный подход, по капельке, по секундочке, может, с успехом, может, с провалом — никто не знает. Но необходим диалог, а также системный, поэтапный подход. Не может быть простых решений у довольно сложной проблемы.
Какому деду спасибо за Победу?
Надежда Палецких, доктор исторических наук, заведующая научно-исследовательским отделом Исторического музея Южного Урала
Мы, послевоенное поколение — самое избалованное. Это и мое поколение. Те, кто выиграли войну, нас, детей, старались уберечь! Поэтому настоящие фронтовики не хотели ничего рассказывать, не хотели травмировать. Единицы знают историю своей семьи. Спросите у современного деревенского ребенка: знает ли он, как его бабушка-прабабушка войну пережила? Он этого не скажет.
Что такое «Спасибо деду за победу!» они тем более не понимают. Их деды не воевали, в крайнем случае, прадеды. У нас провалилось патриотическое воспитание, как ни странно! Его было много, слишком много, в советское время оно принимало централизованный, рутинный характер. А тут действительно требуется слово живое.
Марья Аникина уверена, что о войне нужно говорить только через эмоциональные истории
Марья Аникина, лектор-искусствовед Исторического музея
Каждый год мы готовим выставки о войне. Старшее поколение хочет видеть бомбы, каски, фляжки, оружие — это выставка про войну в их понимании.
Ребятам из второго-третьего класса эти ржавые железяки ничего не скажут вообще. Они знают более современное оружие. Мы сделали выставку, построенную на письмах.
Вот девочка, 16 лет, ушла добровольцем. Вот похоронка — «Ваша дочь погибла смертью храбрых». Вот отличник, он собирался поступать на филфак. Пишет учительнице, что «здесь не с кем поговорить о поэзии». Мальчика убило в последние дни войны. Только через личные судьбы доходит до взрослых и до детей — что такое война. Это смерть. Голод. Разлука. Это не в учебнике параграф, а реальные письма.
Может, это не массовый подход. Но если две девочки из тридцати заплакали — это уже результат. Мы не можем достучаться через какие-то запоминания дат и фамилий. Только через эмоции, через проживание. Может быть, это наивно. Но только так можно воздействовать.
Галина Павленко, кандидат исторических наук
Я историк, занимающийся Великой Отечественной войной. Я много лет проработала в Челябинском педагогическом университете. И я скажу вот что: сколько бы мы ни говорили, всё бесполезно. Пока государство не повернется лицом к школе, толку не будет. Учебники перегружены фамилиями, вместо экзаменов — тесты.
Я предлагаю в школьный курс истории о Великой Отечественной войне в обязательном порядке включить два фильма: «Обыкновенный фашизм» и «Тень над Россией. План „ОСТ“». Больше ничего не надо.
Войну надо осмысливать вне патриотических рамок
Ольга Никонова, доктор исторических наук, заведующая кафедрой ЮУрГУ «Отечественная и зарубежная история»
Мне как ученому не раз приходилось заниматься темой, связанной с памятью о войне. То, что сегодня я слышу на круглом столе, — демонстрация выводов ученых, изучающих феномен памяти.
Во-первых, о том, что память меняется. Одно из положений историй памяти состоит в том, что коммуникативная память живет 80 лет. Это та самая дата, которую мы сейчас переживаем. Это время, которое связано с уходом поколения фронтовиков. Тем, кто реально воевал, было бы сейчас по сто лет. Их единицы. Вместе с ними уходит живая память. То, что мы переживаем сегодня, — естественный процесс. Конечно, болезненный.
Портрет лейтенанта РККА. Вторая половина 30-х годов. Найден на чердаке в г. Пушкин Ленинградской области.
Из частной коллекции П. Г. Лопатина
Мне было бы интересно поучаствовать в круглом столе, где были бы молодые люди. Послушать то самое новое поколение, понять, как они это ощущают. Мы напрасно представляем молодежь монолитным малограмотным серым существом, не настроенным патриотически. Они на самом деле очень разные!
Второе. Мы немного забываем, что российская мемориальная культура — прямая наследница советской мемориальной культуры. Мы с вами помним те времена, когда ветераны приходили к нам в школы на уроки мужества и вызывали зубодробительную скуку под копирку написанными рассказами. Они и сегодня перекочевали в патриотическую культуру. Нельзя, чтобы память о войне была настолько формализована, настолько псевдопатриотична! В ней нет человека.
Ольга Никонова убеждена, что историю нужно изучать с научных, а не политических позиций
В советский период была официальная память и неофициальная, подавленная. Память, допустим, женщин о войне — это подавленная память. Женской памяти не существовало, пока не вышла книга Алексиевич «У войны не женское лицо». Долгое время не существовало и блокадной памяти — пока не появился «Блокадный дневник» Даниила Гранина. Я уже не буду говорить про «Белорусский вокзал». Но даже советская эпоха однажды осознала, что эта патриотическая культура — неочеловеченная — ведет нас в никуда.
И сегодня эта ошибка повторяется.И музейные работники, и учителя, и вузовские преподаватели, и историки говорят об одном: давайте делать память о войне личной. Человеческой. Потому что только таким путем мы дойдем до чего хотим — до сердца.
Третье. Коллеги, рискую вызвать гнев, но антропологическая, человеческая память — плюралистична. Извините, война — разная. Война красноармейца не похожа на войну немца-трудармейца. Когда мы сталкиваемся с попытками унифицировать, шаблонизировать эту память — мы сами рубим сук, на котором сидим. Это не будет интересно последующим поколениям. Молодежь — всегда бунтари. Они требуют чего-то нового, нешаблонного!
Четвертое. Есть патриотизм, а есть научное изучение войны. Оно не всегда совпадает с патриотическим дискурсом. Надо отличить уровень государственной политики с ее геополитическими и прочими интересами от исследовательского, научного уровня. Зарубежные исследователи пришли к тому, что войну нужно осмысливать вне патриотических рамок, как историко-антропологическое явление.
Научная картина — комплексная — включает в себя и физиологию женщины на войне, и этику того же блокадника, который не поднимал упавшего другого блокадника, и еще много-много других тем.
Настал момент превращения войны в научный феномен. Когда уйдет коммуникативная память — она уходит прямо сейчас, — мы будем изучать войну с научной точки зрения.
