Кинорежиссер Михаил Сегал: «У Александра Паля нет ничего общего с Сергеем Бодровым»

Михаил Сегал снял, пожалуй, первый российский фильм о порноиндустрии без единого откровенного кадра и при этом использовал порно как ключ для объяснения происходящего в обществе. Кинорежиссера Михаила Сегала, который сам пишет сценарии ко всем своим фильмам, в принципе отличает особая манера говорить о болевых моментах с изящной иронией. Фразу из его «Рассказов» «О чем с тобой трахаться?» до сих пор цитируют, не помня автора.

Мы поговорили о социальной сатире, свободе и запретах художника, о современном кино и, конечно, об Александре Пале, сыгравшем в фильме «Глубже!» свою лучшую роль (пока).

— Немного людей в зале, Михаил. Вы расстроены?

— Количество людей в зале, конечно, важно, но... Сейчас их столько, потом придет миллион, потом два человека. Дело не в конкретном фильме. Это, скорее, вопрос о том, как люди вообще сейчас ходят в кино на что бы то ни было. Для зрителей кино сейчас по большому счету является формой досуга: семья может пойти в зоопарк, может в парк или в кино с попкорном. Чтобы люди ходили в кино не как в парк, чтобы в конкретном городе возникла публика, которая регулярно ходит... ну не обязательно на арт-хаус, но в кино, скажем, интеллектуальное, — требуются годы работы и годы вложений.

— Чьей работы и чьих вложений?

— Работы кинопроката конкретного региона. В городе должно быть хотя бы одно место, где регулярно показывают авторское кино, устраивают ретроспективы фильмов культовых режиссеров. Публика, которой это интересно, должна нахаживать тропинку. Это не делается за секунду.

Есть старая шутка: останавливается поезд на полустанке, там бабушка торгует семечками. Выходит пассажир, спрашивает бабушку: «У вас есть устрицы?» Та ему: «Устрицы? Вы постойте рядом немного».

Подходят люди, берут семечки, семечки, семечки. Бабушка говорит: «Ну вот, вы постояли. Кто-то спросил устрицы? Нет. Вот видите. Спросом не пользуется».

Конечно, там где этого нет — и спроса нет. Но это зависит от бизнеса конкретного города, от воли властей, которые готовы вкладывать в прокат такого кино и развивать культуру потребления кинематографа. Вопрос сложный, очень.

— Кинотеатр Пушкина, где мы сейчас находимся, — именно такое место в Челябинске. Здесь и фестивали неигрового кино, и короткий метр, и авторское кино, и ретроспективы классики.

— Да, это отлично! Но здесь даже много места. Сто-сто пятьдесят мест — максимум. Ровно столько такие фильмы и собирают.

— Михаил, назовите, пожалуйста, режиссеров авторского кино, которых бы вы рекомендовали посмотреть?

— Нет, ну что вы. Я не могу так сказать. Все режиссеры отличные. Как режиссер может быть плохой?

— Запросто.

— Нет, но.. Нет. Давайте так отвечу: благодаря развитию технологий буквально любой человек может снимать кино. Это раньше нужен был профессионально-социальный лифт: ВГИК, «Мосфильм» и так далее. Если ты не в нем, то ты нигде. А сейчас, если ты талант и если есть хоть какой-то бюджет, — можно снять что-то очень классное.

— Это же хорошо.

— Конечно, хорошо. Поэтому мне трудно ответить. Это вопрос профессиональной деформации сознания. Даже очень крутое ты воспринимаешь так: ну ОК, неплохо, но вот тут я бы... К сожалению, нет такой категории как восхищение.

— Разве фильм «Глубже!» считается авторским кино? Это же коммерческое кино, он был в широком прокате.

— Вы правы, он посерединке. Я по поводу своих фильмов уже не раз слышал термин: арт-мейнстрим. Что-то неглупое, но легко воспринимается. А с третьей стороны, можно и не классифицировать. Зачем нам категории? Мы же не киноведы.

— Сколько раз вас обвинили в том, что вы спекулируете на жареной теме порноиндустрии?

— Ни разу никто. Наоборот! Меня удивляло, когда меня приглашали на передачи на тему секса в кино, дескать, вот ваш фильм «Глубже!» как раз... Меня это бесило безумно. 

Фильм не имеет никакого отношения к порноиндустрии и табуированным темам в искусстве. С тем же успехом этот фильм мог быть про футбол. Герой Паля мог устроиться тренером в футбольный клуб и тренировать спортсменов по системе Станиславского.

Но... с другой стороны, порно не случайно, конечно. На этом и строится мое манипулирование темой. Первую часть я даю как комедию положений про порноиндустрию, а потом фильм выруливает на тему, ради которой он и задумывался. Первой части достаточно, чтобы это было поводом к началу разговора.

— Да, но на «режиссере, который попал в порноиндустрию» была построена вся рекламная компания. Вы не могли этого не знать.

— Конечно, я с прокатчиками это обсуждал. Они говорили: надо представлять фильм как легкую порнографическую комедию, тогда мы соберем зрителей. Я говорил: да, но это неправда. Люди придут и увидят совсем не то. Прокатчики, естественно, возражали: зато придут.

— В первый уикенд.

— Конечно, а потом заработает сарафанное радио. Применительно к таким фильмам у прокатчиков сложная задача, конечно, нужен суперкреативный подход, когда врать можно, но чуть-чуть.

Ну а с другой стороны, говорить, что фильм «Глубже!» — это социальная сатира? Я бы сам не пошел. Так что... нет ответа на вопрос.

— Вы довольны прокатом?

— Все-таки да. Мы понимаем, что фильм так или иначе месяца через полтора после проката выходит в интернет и основной зритель — там. А главное — чтобы зритель посмотрел.

— Очень тоненько и изящно у вас развернута тема порнографии в политике. При том, что есть президент и Угольников чуть ли не зеркалит его физиогномику.

— Он не специально, уверяю вас. Оно само. Угольников такой.

— Вы считаете картину гражданским высказыванием или просто хотели постебаться?

— Я сейчас как в том анекдоте про футболиста, которого спросили: «У вас была тактика и вы ее придерживались?» Да, у меня была тактика и я ее придерживался. Гражданское высказывание — это содержание сказанного. Стеб — это форма изложения. Это не может конфликтовать.

— То есть вы посмели действующую власть оскорбить смехом. Высказывали вам по этому поводу особое мнение?

— Нет. Ни разу.

— У нас художники — свободный народ?

— Нет. Не свободный. Но меня никто не упрекал за этот фильм. Видимо, он настолько тонкий и осторожный, что никого не оскорбил.

— «Доброе и злое порно» — так в одном из интервью вы разделили эти понятия. Что вы вкладывали в эти категории?

— На этом строится драматургия фильма «Глубже!». Вот есть обычное порно как порно, оно хорошее. А вот порно во втором значение — как циничное и грязное манипулирование общественным сознанием — это злое порно. Смысл фильма, что хорошее порно побеждает: порноактеры у нас оказываются сильнее дурных политических интриг.

— Есть ощущение, что в искусстве наступили времена нового пуританства?

— Конечно. Во всём мире, не только у нас. Возможности свободного высказывания сузились. У нас — по политическим, у них — по этическим. Недостаточная толерантность, намек на оскорбления прав тех или иных групп, безумное притеснение высказывания любого, не только художественного. Любого публичного высказывания — дело не в искусстве совсем.

— А у вас получилось — легко и остро подколоть.

— Изначально в сценарии были прописаны более резкие вещи. Но продюсеры попросили несколько откровенных сатирических фраз, какие-то сценарные решения убрать... 

Мне сказали: «С этим нам не дадут прокатное удостоверение. Ну и толку? Мы снимем и будем дома смотреть?» Продюсеры вкладывают деньги и должны пройти по грани.

— Расскажите, что вырезали?

— Давайте так: всё, что мне дорого, я отстоял. Если бы совсем всё решили вырезать и посыпался бы замысел, я бы уперся. Все же знают, что у режиссеров есть уловка: снять что-то совсем ненужное, но очень заметное.

— Как ядерный взрыв в «Бриллиантовой руке».

— Да-да, как у Гайдая. У кого-то из импрессионистов это называлось «эффект красной собачки». Он рисовал на заказ и пририсовывал в углу ярко-красную собачку. Заказчик спрашивал: «А она тут зачем?» — «Черт! в ней же все дело! Ну ладно, если вы настаиваете, я уберу». Так что иногда надо пририсовывать красную собачку. Но вообще-то иногда оказывается, что ничего страшного от того, что ты вырезал, нет. Когда всё в целом сделано правильно, оно работает.

Помните фразу Мордюковой в той же «Бриллиантовой руке»: «Возможно, ваш муж тайно посещает любовницу?» Все теперь знают, что изначально Мордюкова говорила: «Возможно, ваш муж тайно посещает синагогу?» Фразу переозвучили на любовницу. Но фильм же от этого не стал хуже? Так что я стараюсь относиться к правкам философски. Зритель же не знает, что было задумано? Если ты никогда не ел горячую пиццу, ты и не знаешь, что она вкуснее холодной — помните, как в фильме «Кудряшка Сью»?

— Но если однажды уже попробовал горячую, никогда больше не захочешь холодную.

— А «Белорусский вокзал», который вся страна любит и плачет, а режиссер Андрей Смирнов не может на него смотреть — там половины из задуманного не осталось, для него это боль. На каких весах это взвесить?

— Михаил, вы согласны, что сериальное кино в России сейчас развивается намного интересней, чем прокатное?

— Конечно. Безусловно. Возможностей рассказать историю так, как ты хочешь ее рассказать, на онлайн-площадках намного больше. Но по большому счету дело не в форме. Если ты можешь талантливо сказать хоть о чем-то, скажи хоть как-нибудь. Хоть короткий метр сними, хоть полный, хоть стихотворение напиши.

— Я не могу не спросить про Александра Паля. Его сравнивают с Сергеем Бодровым.

— Пусть сравнивают. На мой взгляд, у них нет ничего общего. Паль — актер большого настоящего и большого будущего. Он получил «Нику». 

Мне жаль, когда его используют однопланово в таком органичном и флегматичном образе простого искреннего паренька. Он может играть гораздо более разноплановые роли.

— В интервью Урганту Паль рассказывал, что ему классно было с вами работать, на площадке была отличная атмосфера, актерские экспромты. И вот эта фраза его героя-режиссера: «Ты ноль! Зеро! Ничего! » им придумана, и он очень гордится.

— Да? Ну да. Без этого фильм просто не состоялся бы.