О премьере «Человека в закрытой комнате» нужно знать три вещи: это одна из самых популярных современных пьес; в Челябинске она идет в студии-театре «Манекен»; Молодежный театр включил ее в репертуар после успешного эскиза на лаборатории «Контур Любимовки» летом 2022 года.

Московский драматург Татьяна Загдай, автор «Человека в закрытой комнате», пишет пьесы о тех, кого хорошо знает. Она справедливо полагает, что если драматургия современная, то она должна быть связана с документальным материалом, с реальными историями реальных людей. Загдай работает как журналист, когда собирает темы и сюжеты для своих пьес: она берет десятки интервью. И потом укладывает исповедальные истории в текст. Эта техника называется вербатим — документальный театр.

«Если уж современная драматургия, то она должна быть связана с вербатимом. Все должно быть честно и прозрачно. Вербатим наиболее честно отвечает на запросы зрителей сейчас, потому что это кусок жизни», — говорила Татьяна Загдай в интервью Первому информационному агентству.

Сюжет пьесы «Человек в закрытой комнате» тоже подсмотрен, услышан и частично пережит лично. Девушка Жанна из столицы приезжает в родной провинциальный город хоронить отца, которого никогда не любила. Ей предстоит пройти весь этот адов круг ритуальных хлопот, включая перевозку трупа отца на раздолбанных «Жигулях» соседа Костика. И вот это принужденное возвращение домой и в детство открывают главной героине что-то, чего она не знала ни о себе, ни об отце, ни о жизни в целом.

Жанна и Костик (актеры Ксения Скобелева и Никита Скобелев)

Премьерные показы состоятся 20, 21 и 22 января в нижнем фойе Молодежного театра — там, где никогда не играли спектакли. Это было условием режиссера.

— Радион, вы играете внизу, в фойе, потому что вам не хватило сценической площадки?

— Нет. Это было мое принципиальное решение с самого начала, еще до приезда к вам в Челябинск на лабораторию «Контур Любимовки». Пространство очень важно, тем более в эскизе работаешь без художника. Мне пришло в голову сделать спектакль в проеме двери. Возникло ощущение, что нужно пространство, которое жестко делило бы жизнь и смерть, прошлое и настоящее… 

Когда позвонил Иван Миневцев (главный режиссер Молодежного театра), я сказал: «Мне нужна такая локация, чтобы там была дверь и возможность работать с проемом». Он сразу сказал: «У нас есть такое место». Я сюда зашел — и все. Мы сочинили спектакль за три дня. И как-то легко! Все само легло. На пятый день репетиций было полное ощущение уже готового спектакля. 


— Редко так бывает?

— По-разному бывает. Так бывает, когда режиссер не сомневается, приезжает с картинкой в голове. Сейчас мы приехали с художником (Никита Сазонов, Санкт-Петербург) — тоже на пять дней. И он просто добавляет визуальности, приводит все к единому стилю. Актерски я ничего не поменял.

— Получается, вы ставите спектакль за пять дней? 

— Получается так. Я не вижу в этом ничего сверхъестественного. Уверен, если вы посмотрите несколько разных спектаклей, не зная истории их создания, ни за что не угадаете, как долго их репетировали. Мы ничего нового не придумали, так работают многие театры. Система, когда режиссер полгода думает-сочиняет, потом полтора года репетирует, — постепенно уходит. 

Мне очень нравится опыт режиссерских лабораторий. И я могу объяснить, что это такое. В Третьяковской галерее висит картина Иванова «Явление Христа народу». Он ее писал 20 лет. Два соседних зала посвящены этюдам и эскизам этой картины. Я должен сказать, эти эскизы выглядят даже интереснее, чем завершенная работа. Они живые, там есть поиск.

Моя первая лаборатория была в Ельце. Эскиз был удачным, меня пригласили ставить спектакль. И я начал переделывать. Мне показалось: вот тут надо добавить, тут не то… И вышло… плохо.  Ушло то, что было найдено и ухвачено на эскизе, а новые смыслы не наросли. И мой опыт подсказывает: если эскиз сложился, не надо его менять. Актеры будут помнить эту первую энергию, будут ее держать У них будет в памяти это чувство успеха, когда получилось!

Поэтому мы приехали только на пять дней. Могли бы приехать на три недели, но это время накрутили бы такого… С ума бы сошли.


— Чем вас зацепила пьеса?

— Юмором. Современная драматургия, как правило, довольно печальная. Нуар, тоска, сплин. Современные драматурги, как правило, выкормыши екатеринбургской школы. Они обнажают правду, и делают это довольно болезненно, остро. А здесь, хотя сюжет тоже не из веселых, есть отличный юмор. Много ли вы знаете российских комедий? Хороших, с каким-то смыслом? Немного. Плюс в пьесе есть настоящая история. Всегда слышно, когда в основе документальный материал. 

— Но это черная комедия. 

— Конечно. Когда на сцене ходит труп, разговаривает, участвует в событиях, у него есть характер, своя логика… Конечно, черная. Но смешная.

В роли трупа отца — Денис Саратников

— Эскиз «Человека в закрытой комнате» вызвал очень яркую реакцию. Зрители говорили о неразрешенных проблемах отцов и детей, закопанных в детстве конфликтах…

— Да, возможно. Неразрешенные отношения, отсутствие понимания и общего языка с родителями. Может быть. Но если бы эту тему говорили без юмора, то получилось бы очень печально и было бы похоже на многие пьесы того же Василия Сигарева. Беспросветность. А здесь смешно!

— Вы сторонник театра вне стен театра. Расскажите, почему? 

— Я сторонник такой системы: здание театра должно использоваться с большим КПД, чем просто сцена плюс зал. У нас в Казанском ТЮЗе в фойе идет три спектакля. Помимо основной сцены есть четыре площадки, включая беби-пространство для самых маленьких с мамами. Конечно, не по проекту. Пришли, посмотрели и решили: а давай тут тоже сделаем театр? А давай.

— Коврик постелите на площадь — вот вам и театр. 

— Грубо говоря, да. Мы вышли из стен театра. У меня в квартале четыре заведения: театр, пивной бар, винный бар и баня. Я хочу сделать спектакль в каждом из них. В винном баре уже идет, и это не гастроспектакль, а моноспектакль «Счастливая Шарлотта» (о судьбе Шарлотты после продажи «Вишневого сада»).


У нас есть спектакль, который мы играем в трамвае. Он называется «Ночной трамвай». Играется только ночью и только пока трамвай идет по кольцевой линии. Нет, не с пассажирами, а со зрителями. В трамвае выключен свет, зрители в наушниках, декорации — это город. Это аудиоспектакль про город и про людей. 

Есть идея сделать спектакль в гончарной мастерской: каждый вылепит именную чашечку, мы отнесем их в театр,  и потом зрители у нас в театре будут пить из своих чашечек. Потихоньку сочиняется сюжет для бани, мы работаем с драматургом Алексеем Житковским. 

— Меняется ли восприятие зрителей в зависимости от того, на какой площадке идет спектакль? 

— Жестко меняется. Люди очень часто бывают не согласны. У меня есть спектакль «Променад». Мы его сделали с двумя актерами, которые всю жизнь проработали в нашем театре, учились вместе и прожили один в центре Казани, другой на окраине. Я им предложил сделать променад. Они водят людей по Казани и разговаривают с ними.


— В прямом смысле? 

— В прямом. Начинается в фойе, случайным образом выбираются темы. 25 зрителей идут по театру мимо репетиций, за кулисами, заглядывают в цеха, потом выходят в город. Каждый раз идут новым маршрутом, каждый спектакль — это импровизация… И были зрители, которые снимали наушники и говорили: «Это что, все время так будет? Мы что, должны ходить? Что это вообще за …? А где костюмы, реквизит и все вот это??» Всякое случалось.  А на «Ночной трамвай», к примеру, вы не попадете, если хотите вот на ближайшую пятницу, к примеру. Думали, проект будет летним, а оказался круглогодичным.

— Почему вы считаете, что так важно поломать стандартное театральное пространство?

— Потому что мы живем в эпоху, когда надо заниматься коллаборацией. Все живут разрозненно. Вся система современной жизни — это система каст, кланов, закрытых информационных пузырей. Театр очень сильно теряет аудиторию из-за этой разорванности. Я с этим не согласен.