Одним из хедлайнеров прошедшей на прошлой неделе в Челябинске Южно-Уральской книжной ярмарки стала молодой прозаик, переводчик и литературный обозреватель Вера Богданова. Ее дебютный фантастический роман «Павел Чжан и прочие речные твари» о недалеком будущем, в котором Россия оказалась под влиянием Китая, вошел в короткие списки премий «Лицей» и «Национальный бестселлер». Новый роман «Сезон отравленных плодов» о взрослении в девяностые тоже тепло встречен критикой.

В интервью Вера Богданова рассказала о том, как в обществе меняется отношение к семейному насилию, и о том, есть ли разумное зерно в конспирологических теориях, которые владеют умами людей по всему миру.

— Вера, правда ли, что отправной точкой для одного из ваших романов послужила публикация о Лазурненской школе-интернате под Челябинском, которая прогремела на всю страну?

— Да, меня поразило человеческое безразличие, которое окружало эту ситуацию долгие годы. С одной стороны, когда родители приемных детей обратились в СМИ, пошла волна, детям сочувствовали, возмущались, негодовали. Но при этом чувствовалось, что многим проще закрыть глаза, пройти мимо страшной грязной темы, не пачкаться. Это равнодушие ужаснуло. Как и обыденный тон, с которым дети рассказывали, как некий Серега с разрешения воспитателей интерната забирал их на ночь на рыбалку и насиловал. Это на самом деле свойство психики — капсулировать страшные вещи и убирать их подальше. Именно про это я и хотела рассказать в романе — как человек пытается забыть, спрятать гнев и боль, пересобрать самого себя заново, но из-за триггера глубоко скрытое вновь выходит наружу и ломает жизнь.

— Почему, как вам кажется, проблема насилия в последнее время стала так широко обсуждаться?

— Потому что это перестало быть нормой. В обществе снижается толерантность к насилию, это уже не прячут в тени, а начинают обсуждать. Если в девяностых у подъезда стреляли в братка, газеты молчали, потому что такое случалось сплошь и рядом, царил полный хаос. Если что-то подобное произойдет сегодня, шума будет гораздо больше. А в то время все силы уходили на то, чтобы просто выжить. Душевные переживания казались слишком незначительными, не стоящими внимания. «Ну, бывает». Я, по крайней мере, часто слышала, как так отмахивались от моих друзей их родители, когда они хотели поделиться чем-то сокровенным.

Но общество постепенно гуманизируется, несмотря на все происходящие сейчас события. Не только в России, но и в мире толерантность к насилию в последние годы сильно поубавилась. Процесс уже запущен и, на мой взгляд, необратим. 

Сегодня любой может написать гневный пост в соцсетях, если чувствует, что произошла несправедливость, и велика вероятность, что друзья и подписчики подхватят, расшарят. Появилась возможность быть услышанным, и мы начали свободно говорить. Начали подсвечивать там, где больно. Двадцатилетние — это совсем другое поколение. Они почти ничего не боятся, более открыто обо всем говорят и психологически более подкованы, чем, к примеру, я после пятилетней терапии. Поэтому назад, в принятие насилия как обыденности, уже не откатить.

— То есть установка «не выноси сор из избы», не позорь семью, уходит?

— Да, безвозвратно. Да и что считать «сором»? Хотя, конечно, и сейчас порой приходится слышать эту риторику от старшего поколения: мол, в наше время и не такое случалось, и ничего. Ну хорошо, но это же не повод продолжать терпеть? Вообще вот эта позиция: «Молчи, не рассказывай, люди будут показывать пальцем...» — как мне кажется, в корне неправильная, извращенная. Пальцем должны показывать на агрессора, преступника, насильника, а не на жертву. С какой стати должна стыдиться жертва? Жертву начинают затыкать, потому что людям неудобно, неприятно всё это слышать. «Зачем короткую юбку надела?», «Ну да, поколотил, но она сама, наверное, напросилась». Получается, и разбираться не надо, раз сама виновата и получила по заслугам. Но это не так, это неправда. Как и сакраментальный вопрос: «Ну она же видела, за кого замуж шла?». Нет, не видела. Жертва абсолютно не контролирует ситуацию, в которой оказалась, потому что всё это тянется из семьи, из детства. И если продолжать заметать сор под ковер, это только спровоцирует всё новые случаи бытового насилия, когда муж забивает жену до смерти, а соседи делают вид, что ничего не замечают. Это всё нам еще предстоит изжить.

— Что может снизить градус семейного, бытового насилия?

— До пандемии продвигался закон о домашнем насилии. Но затем все заглохло, а сейчас, видимо, и вовсе стало не до того. Хотя и общество, и правоохранительные органы нуждаются в реальных рычагах воздействия на ситуацию. Потому что сейчас они имеют право вмешаться в конфликт, только когда есть труп. Как говорится, «убьют — звоните». Нет возможности на законодательном уровне развести конфликтующих супругов по разным углам, как в Америке. Да и обороняться жертва вправе только голыми руками. А попробуй отмашись от здорового агрессивного мужика! Многое требует и доработок, и открытого обсуждения в обществе. Нельзя молчать.

И мне кажется, если попытаться выделить черту, которая отличает поколение молодых прозаиков, то это как раз готовность открыто высказываться на темы, на которые раньше говорить и писать было не принято, потому что они считались грязными. И это не конъюнктура, не стремление словить хайп. Важно подсвечивать темные углы, потому что в стрессовых ситуациях любой конфликт вылезает наружу, усугубляется. И та же проблема бытового насилия, скорее всего, в ближайшие годы только обострится, потому что сейчас всем не до этого, никто не будет вникать и разбираться. И, чего уж тут скрывать, еще меньше женщин будут готовы уйти из абьюзивных отношений в неизвестность на фоне последних событий. 

Тьма снаружи и внутри

На обложку романа «Павел Чжан и прочие речные твари» вынесен главный вопрос: какая тьма страшнее — снаружи или внутри? И сама Вера Богданова отвечает на него однозначно: внутри. Потому что она распространяется на все, что снаружи, и заставляет человека видеть только тьму. А пока внутри остается свет, у человека сохраняется надежда на то, что черная полоса когда-нибудь закончится.

— Писателей-фантастов зачастую наделяют способностью предугадывать какие-то вещи. Как вы конструировали картину будущего?

— Я пошла самым простым путем: просто собрала в кучу все самые распространенные и живучие конспирологические теории, все безумные идеи, которые живут в Сети, множатся на форумах, в комментариях под статьями. Единственное, решила все-таки обойтись без рептилоидов и «зеленых человечков». Удивительно, но через будущее удобно смотреть на настоящее. И мир, построенный на конспирологии, в целом получился похожим на нашу реальность. Я все, конечно, гиперболизировала, раздула страхи до максимальных размеров. Ну, хорошо, допустим, что после череды экономических кризисов Россия фактически утратила самостоятельность и стала сателлитом Китая, куда сливаются все природные ресурсы, а китайцы приезжают сюда за секс-туризмом. Вот вам, пожалуйста! И что дальше, давайте присмотримся? Или давайте представим, что теперь всем поголовно вживляют чипы. И что? Конспирологические теории владеют умами людей по всему миру: чипизации с вакциной во время пандемии боялись не только зрители программы «Бесогон» Никиты Михалкова, но и, к примеру, в Англии, что подтвердили социологические опросы.

— И в мире будущего совсем по-булгаковски получилось, что «москвичи не слишком-то изменились»?

— Да, я вообще не думаю, что люди как-то особенно меняются. Меняются гаджеты, одежда. Да и то, мне кажется, лет через тридцать вернутся в моду 2020-е и мы будем носить то же самое, что носим сейчас. Почему через 30 лет мы вдруг станем другими? Если вспомнить девяностые, то поменялось исключительно то, что теперь у каждого есть мобильный телефон с кучей приложений, в который мы ныряем, спасаясь от реальности. Вот и все. Мегаполисы уходят в будущее семимильными шагами, там вовсю «комфортная городская среда». А остальная Россия эволюционирует гораздо медленнее. Если чуть отъехать от больших городов, картина предстанет удручающая. Словом, есть чем заняться внутри страны.

— А в сегодняшнем времени вы замечаете переклички с девяностыми?

— Думаю, вот это ощущение полной растерянности и неизвестности. Когда не знаешь, что произойдет завтра. Что скажут в новостях. Не знаешь, где рванет: дом, метро или самолет упадет. Или объявят призыв, и твой сын пойдет на войну. Наверное, вот это ощущение неизвестности и собственного бессилия — первое, что приходит на ум, потому что в остальном мы от девяностых достаточно далеко ушли, к счастью.

— В романе нередко видят аллюзии к классическому роману Достоевского. Как вы отвечаете на вопрос, стоит ли счастье всего мира слезы ребенка? 

— Нет, не стоит. Если поступиться слезой ребенка, то потом рано или поздно придется пойти еще на какую-то уступку, и еще, и еще. Маленькими уступками вымощена дорога в ад.

Автор: Ульяна Бисерова