В последних числах июня мы вернулись из зоны СВО.
12 дней, наполненные встречами и интервью, выездами на передовую и обратно.
Мы работали в Кременной и под Бахмутом (Артемовском), где сейчас идут напряженные бои. Видели, как устроена жизнь бойцов в полевом лагере в тылу, проехали через Луганск и Мариуполь, где писали интервью с местными. На обратном пути мятеж «вагнеров» застал нас в нескольких километрах от Ростова-на-Дону, мы тогда сдали билеты в Челябинск. Это казалось единственно правильным: остаться и готовить репортажи о том, что волновало в те часы всю страну.
Переработать такой объем информации оказалось непросто. Были и этические моменты: одного из самых запомнившихся героев моих интервью уже нет в живых, он погиб в наступлении.
Материал ниже — первая часть мозаики из встреч, интервью во время выездов на «передок» и в глубоком тылу. Часть привезенного материала я намеренно оставил в своем телеграм-канале: краткость и эмоциональность некоторых встреч уместнее там.
Я постарался быть осторожен с оценками: мой опыт работы в зоне боевых действий совсем невелик. Потому я могу говорить только о том, что видел и слышал сам.
* * *
Зачем я езжу туда?
Мне несколько раз задавали этот вопрос. Часто с интонацией, мол, ты же не военкор, вот пусть они...
Наверное, потому что в этом я и вижу смысл своей профессии. Что если в стране идет война, то каждый должен делать свою работу вне зависимости от тонких нюансов своего отношения к происходящему, как если бы он был священником или врачом.
Моя работа — рассказывать, что происходит, и объяснять.
Рассказывать про людей. Помогать другим и себе понять, что движет ими. Почему они там, а не на КПП возле Верхнего Ларса, где переходят границу.
Нет, нельзя сказать, будто там люди чем-то лучше и приятнее в общении. В экстремальных ситуациях в нас обнажается как хорошее, так и плохое. Но близость опасности вынуждает людей говорить о том, что действительно важно, а не прятаться за пустыми фразами.
И это еще один ответ, почему я езжу туда.
И это же вынуждает быть предельно аккуратным тебя, когда ты рассказываешь об увиденном и описываешь свои впечатления.
Есть понятные любому, кто работал в зоне боевых действий, ограничения. Нельзя выдать в репортаже месторасположение воинского подразделения, если оно стоит в районе передовой.
По этой же причине мы всегда спрашивали людей, с которыми общались, можно ли публиковать их фото и видео с открытыми лицами. И всегда соглашались, когда нас просили скрыть лица или не называть фамилий.
* * *
Сергей Корниенко — представитель луганского ополчения. Воевал с первых дней конфликта в Донбассе вплоть до 2022 года, командир разведки. Сергей рассказывает, что вывез семью из Луганска после первых же бомбежек, сам вернулся. Жена какое-то время не знала, что муж вернулся... на войну.
«Там все так или иначе были в ополчении, включая стариков. Хотя были и кто помогал «нацикам» (он использует другое слово. — Прим. ред). Они и сейчас есть, наводят укропов по целям, даже дети. Ловишь такого: зачем ты это делаешь? Велосипед хотел!»
«И что ему за это будет?»
«Да ничего, по жопе надают и с родителями поговорят», — Сергей, мне кажется, преуменьшает последствия для малолетних пособников ВСУ.
С гордостью рассказывает про сына 9 лет. Ребенок ополченца в свои годы умеет разбирать и собирать оружие, ставить и снимать «растяжки». Мысленно подсчитываю: всю жизнь этого маленького человека отец провел на войне.
Почему сейчас не там?
«Хватит уже! Любой человек в какой-то момент устает от войны».
Сейчас Сергей занимается бизнесом и помогает в сборе и доставке гуманитарки.
Мне он показывает различные благодарственные письма от властей и организации «Боевое братство», его челябинского регионального отделения.
* * *
С Олегом проезжаем по Миллерово. Во время Великой Отечественной тут были жестокие бои, здесь же располагался лагерь для советских военнопленных. А в конце 80-х, когда наши спешно уходили из Восточной Европы, чехи в рамках межправительственных соглашений строили в Миллерово жилье для возвращавшихся домой советских военных. «Очень хорошо строили», — Олег показывает мне с виду обычные невзрачные панельки.
В церкви священник, увидев во мне военного (я в хаки), предлагает: «Благословить вас?»
Я не отказываюсь.
Меня щедро обдают с ног до головы святой водой.
Кстати, «прилеты» в Миллерово тоже случались, хотя и только в первые дни СВО. «Точка У» атаковала один из военных объектов.
* * *
Наш путь — через Луганск. Танкисты шефствуют над местным детдомом, куда мы везем подарки.
Далее по маршруту — полевой лагерь 6-го полка 90-й танковой дивизии, туда надо доставить гуманитарку.
Лагерь расположен глубоко в тылу, от линии боевого соприкосновения тут далеко, а звуки выстрелов слышны, но доносятся с учебного полигона. Сюда боевые части выходят с линии фронте на отдых, здесь пополнение проходит боевое слаживание. Отсюда уже доукомплектованные части выдвигаются обратно в район боевых действий.
* * *
Несколько зарывшихся в землю блиндажей (жилых и складских), баня, столовая. Есть свой спортивный городок: турник, брусья, и самодельная скамья со стойками для штанги. Есть и сама штанга, блины, гантели. В качестве утяжелителей для выполнения упражнений на брусьях — бронежилет, он висит рядом.
Я пробую скамью для жима штанги лежа. Немного ошиблись при выборе наклона и расположении стоек. Но можно переделать.
Еще несколько хозяйственных построек, военная техника в отдалении и патрули, контролирующие безопасность лагеря по периметру и на въезде. Полевой лагерь полностью выстроен руками военных. Строили на совесть, потому что для себя, поясняет боец Миша с позывным «Таксист».
Жизнь в полевых условиях учит выживанию, и люди здесь быстро осваивают нужные навыки.
«Я вот в электрике ничего не понимал, а жизнь заставила».
Судя по всему, то, как организовано электричество в расположении роты управления, — предмет особой гордости Таксиста.
* * *
Одно из первых знакомств — командир 3-го батальона 6-го танкового полка с позывным «Кедр».
Вообще-то Кедр — личность почти легендарная. Про него рассказывают, будто бы в разгар боя танк под командованием Кедра полностью расстрелял боекомплект, но не повернул назад, а ворвался на позиции ВСУ, где продолжил бой и уничтожил несколько десятков военных ВСУ. Сам Кедр уточняет, что молва добавила красок той истории.
«Боекомплект у нас оставался. Во время марша внезапно обнаружили позиции противника и я принял решение атаковать. Без выстрелов на полной скорости ворвались на позиции, уничтожая врага. Для них, конечно, наше появление было шоком. Из пулемета и так положили несколько десятков вэсэушников».
В тот же день подполковник Кедр, уводя из-под обстрела группу разведчиков на БТРах, получил осколочное ранение.
Для меня удивительно, но с ранением Кедр воевал еще два дня. Рассказывает о своем участии в кровопролитных боях за переправу через реку Северский Донец, откуда танк Кедра выходил самым последним.
«Мы одни держали оборону в течение 12 часов, и мой экипаж выходил последним. По приказу командования танк мы затопили, так как переправа была уничтожена артиллерийскими огнем противника. Меня тогда унесло сильным течением, чуть не утонул под тяжестью обмундирования».
У Кедра орден Мужества за СВО.
* * *
Водителю машины связи Вячеславу Степанову 53 года, он доброволец. Сын тоже воюет, брал Бахмут. Зять — на Луганском направлении командиром разведвзвода. Таких, как Вячеслав, кто добровольцем ушел на СВО вслед за мобилизованными родственниками, я встречу за дни своей командировки за «ленточку» не раз.
«Записался в добровольцы сразу после того, как призвали сына, то есть в начале года. Слаживание проходил в Елани. Уже в марте отправили в войска на Луганское направление. Почему пошел добровольцем? Из-за детей. Да и потому что патриот».
Вячеслав пишет песни и уже сочинил одну про родной взвод. Вот только гитару с собой Вячеславу взять на фронт не разрешили. Сейчас он ждет очередной гуманитарный груз, с которым ему обещали прислать музыкальный инструмент.
* * *
Полевой лагерь танкистов расположен в районе на Луганщине, который до начала СВО находился под контролем киевских властей. Буквально где-то совсем рядом наступающие добровольческие нацбаты украинского режима в 2014 году уперлись в насмерть стоявших луганских ополченцев. Линия разделения проходила по соседним деревням.
Мы проезжали их несколько раз. Сожженный танк нацбата «Айдар» на обочине деревенской дороги. Если заглянуть внутрь сорванной взрывом башни машины, видно, как кое-где через днище проросла трава. Жизнь берет свое даже тут.
А вот и брошенные айдаровские позиции. Заросшие и частично осыпавшиеся траншеи уходят в поля. Я не решаюсь проходить далеко: здесь могут оставаться мины.
Ящики из-под боеприпасов и мешки с песком возле одного из домов образуют боевую позицию. Вся дорога простреливается отсюда. Вероятно, здесь айдаровцы надеялись держать оборону в случае наступления ополченцев.
Боев в деревне не было. «Айдар» простоял тут несколько лет с 2014 года и спешно покинул насиженные позиции в течение нескольких дней после начала СВО. Много брошенных домов пустуют до сих пор: их хозяева бежали от войны и все еще не вернулись.
Заглядываем в дома, которые айдаровцы использовали как казармы. На заваленном мусором полу: шприцы, листовки на украинском языке, реклама воинской радиостанции ВСУ... и очень много книг.
Здесь могли жить достаточно образованные люди, о чем можно судить по остаткам библиотеки. Майн Рид, «Служили два товарища» Ремарка, почти вся классика из программы, которую рекомендуют к обязательному прочтению подросткам и студентам гуманитарных специальностей.
Основы ислама и Новый Завет на русском и украинском языках, вероятно, появились тут позже. Среди других надписей на стенах — «Слава Грузии» и что-то по-грузински. Значит, делаю вывод, среди айдаровцев были и грузины.
Долго разглядываем одну стену. На ней один из боевиков со способностями рисовальщика, вероятно, изобразил целое подразделение нацбата «Айдар», которое стояло в этом доме.
На одежде некоторых — нацистская свастика.
Ловлю себя на мысли, что тут пахнет смертью, а сам дом за эти годы или месяцы превратился в призрак, населенный образами живших тут айдаровцев.
Продолжение репортажа челябинских журналистов из зоны СВО читайте на сайте Первого областного на этой неделе.